В российских университетах инновации – это проблема. И не зря в опубликованном Reuters рейтинге самых инновационных университетов Европы нет ни одного российского учебного заведения.
Мы видим, что понимание инноваций как внедряемых в реальный сектор новшеств еще не стало органичным для российской университетской среды, что затрудняет развитие самих университетов. Хотя сегодня в мире достаточно примеров успешного взаимодействия крупных вузов с региональными властями и индустриальными партнерами в рамках территориальных инновационных кластеров, обеспечивающих успех той или иной страны на международном технологическом рынке.
В качестве примера можно привести BrainPort в Северном Брабанте, считающемся одним из самых инновационных регионов Европейского Союза. Толчком к развитию BrainPort стал кризис: в 1990-е крупнейших местных игроков сильно «лихорадило» – Philips пережил реструктуризацию, DAF обанкротился, а регион в итоге потерял почти 40 тысяч рабочих мест. Ответом на этот вызов стала правительственная инициатива о технологической кооперации между региональными властями, представителями бизнеса и академической сферой, в первую очередь Техническим университетом Эйндховена и Университетом прикладных наук AVANS из г. Бреда. Результатом этой кооперации стало создание одного из лидирующих мировых технологических хабов: сегодня именно на этот регион приходится треть всех инвестиций в R&D (исследования и разработки) в Нидерландах, а сам регион тратит почти 3% ВВП на R&D (выше среднего показателя по стране и ЕС в целом). Долгое время на регион приходилось 10% европейских патентов в области полупроводников, но и по сей день больше половины патентов из Нидерландов приходятся на Северный Брабант.
Второй классический пример – кластер Sophia Antipolis, возникший неподалеку от Антиба на французском Лазурном берегу по инициативе сенатора Пьера Лафита (отличный пример того, как технополис складывается в результате того, что называется «top-down approach», то есть по инициативе государства). Sophia Antipolis появилась в конце 1960-х благодаря объединению усилий руководства департамента Приморские Альпы, региональной торговой палаты и администраций нескольких близлежащих городов, но сердцем проекта стали местные университеты – на территории созданного научного парка работают 7 вузов, среди которых Университет Ниццы и Университет группы CERAM.
К сожалению, в России при планировании поддержки инновационных территориальных кластеров (потенциальных лидеров инвестиционной привлекательности мирового уровня) – вузы как бы остались за бортом. Дело в том, что университеты, особенно большие, федеральные – «вещь в себе», у них самодостаточная инфраструктура и замкнутый цикл воспроизводства (показательный пример: бюджет Дальневосточного федерального университета и бюджет самого города Владивостока одинаковы – по 13 млрд. руб.). Зачастую университеты попросту не хотят и не видят необходимости входить в тесную кооперацию с муниципальными властями и местным технологическим бизнесом среднего масштаба.
При этом важно понимать, что сегодня не только условная «долина» питается от университетов, но и наоборот – успех выпускников «стенфордов» и «беркли» обусловлен большим количеством частных технологических компаний и фондов, работающих в непосредственной близости к кампусу. Например, Рен Анг, основатель стартапа Lytro, который занимается производством пленоптической фотокамеры, начал изучать вопрос светового поля будучи студентом Стэнфорда. Основав свою компанию, он привлек инвестиции от K9 Ventures, чей офис находился неподалеку в Пало-Альто, а управляющий партнер также оказался выпускником Стэнфорда.
В России успешных технологических компаний, которые напрямую бы ассоциировали себя с конкретными вузами не так много, в качестве исключения можно привести связку МИКРАН (крупнейший российский производитель беспроводных систем связи) – университет ТУСУР (Томск), Центр речевых технологий (передовой разработчик голосовых и бимодальных биометрических систем) – университет ИТМО (Санкт-Петербург) и еще буквально несколько примеров.
В большинстве случаев сотрудничество с бизнесом для региональных университетов сводится к тому, чтобы попасть в сеть опорных вузов какой-нибудь крупной госкорпорации. Например, у Росатома и Ростеха действительно уже буквально десятки вузов-партнеров, но работа с ними идет далеко не ради запуска и поддержки технологических стартапов, а скорее по спонсорской и попечительской модели и в лучшем случае приводит к поддержке эндаумент-фондов.
Отсутствие ярких примеров системного взаимодействия университетов с крепким региональным технологическим бизнесом кроется еще и в устаревшем подходе к работе с партнерами, заложенной в «ДНК» вузов еще в 90-е, когда местные университеты попросту боролись за выживание. Сегодня все многообразие форм работы вузов с бизнесом по факту сведено к двум стандартным инструментам: создание базовых кафедр и привлечение заказов на НИОКР по хоздоговору. Базовая кафедра – это «как сделать так, чтобы отдельные элементы системы и дальше нормально работали» (в интересах корпоративного сектора), а не про то, «как поменять систему, чтобы она заработала эффективнее». В свою очередь хоздоговор тоже имеет свои риски и ограничения: заказчик получает разработку, которая не «доводится» и не внедряется разработчиком, а исполнитель пусть и зарабатывает какие-то деньги, но не получает возможности полноценной коммерциализации своих компетенций и интеллектуальной собственности. Из практики работ по хоздоговорам вытекает плачевный результат – российские университеты никак не научатся зарабатывать на производимой интеллектуальной собственности.
Чтобы понять масштаб этой проблемы достаточно сравнить два примера: Северо-Западный университет в США в год зарабатывает на лицензировании около 200 миллионов долларов, а один из российских лидеров (согласно мониторингу инновационной деятельности университетов РФ, осуществленному университетом ИТМО и Российской венчурной компанией в 2016 году) по монетизации результатов интеллектуальной деятельности – Национальный исследовательский Мордовский государственный университет – в 2015 году заработал 5,8 млн рублей.
Часть интеллектуальной собственности и не должна коммерциализироваться – это фундаментальная наука и те патенты, которые получают для выполнения требований присвоения ученых степеней. Но на балансе некоторых российских университетов стоит до 2 тыс. актуальных объектов интеллектуальной собственности – в то, что ни на одном из них нельзя заработать, верится с трудом. Скорее всего, это и есть те самые разработки, которые должны превратиться в реальные продукты, пройдя через полевые испытания и внедрение.
С другой стороны, если говорить о международной конкурентоспособности университетов как генераторов интеллектуальной собственности, тут тоже ситуация печальная. Достаточно просто посмотреть на статистику по заявкам PCT (международное патентное соглашение): согласно исследованию ИТМО/РВК, всего 12 из 40 опрошенных университетов имеют хотя бы одну PCT-заявку Для сравнения – на один только Северный Брабант в 2015 году пришлось 3381 PTC-заявок.
Некоторые надеются, что поддержать институциональное перерождение университетской экосистемы инноваций могут центры трансфера технологий и специализированные университетские венчурные фонды. Первые станут «одним окном», занимающимся всем, что можно коммерциализировать из разработок университета, а вторые – выберут и стартуют из этих разработок те, которые имеют потенциал превратиться в продукты с будущим на глобальном рынке. Однако в некоторых вузах центы трансфера технологий работают уже по 20 лет (ЛЭТИ имени Ульянова-Ленина), однако инновационной активностью в этих вузах особо не пахнет.
В США бум инноваций в основном начался после того, как разработки, созданные на бюджетные деньги, стали объектом собственности самих разработчиков. А у нас собственником разработки до сих пор остаются или государство, или университет, для которых инновации – как чемодан без ручки – и нести тяжело, и бросить жалко.